Это будет холодная осень. Представляешь, дыхание пряча, 
Ты идёшь по продрогшей аллее. А когда я умру, ты заплачешь? 
Это будет прекрасное утро. Утром кто-то тебя поцелует,
Только я буду гордой, как будто тот, кто умер, совсем не ревнует. 

Это будет совсем понедельник - не люблю понедельники с детства. 
Целый день ты проходишь бездельник, будешь путать и цели, и средства. 
Обстоятельства — гаже не скажешь, ни одной разрешённой задачи, 
Ты устал от обыденной лажи, ну а я… умерла. Ты заплачешь? 

Застоявшаяся радость — в детях, в телевизоре, в кухне за плиткой, 
Мой счастливый, я путалась в сетях, и вот — нет этой гордой улитки. 
Все амбиции, видишь, спасли ли? Искололась и алкоголичка? 
Нет, с тобою и врозь мы же — жили, только я прогорела, как спичка. 

Ты заплачешь и выйдешь из дома, остановится сердце? 
Едва ли, никогда не узнавшие, кто мы, мы не любим, чтоб нас узнавали. 
Ты навзрыд, на коленки, к вокзалу побежишь, задымишь сигаретой, 
Почему же тебе не сказали, что навеки закончилось лето? 

Позвонишь — недоступна, разбилась или просто не стало со скуки, 
Не проверивший, что же случилось, ты в бессилье заламывать руки станешь, 
Скажут: «А кем приходились?» Замолчишь и сломается датчик. 
И какие мечты там не сбылись, разве важно?.. Конечно, заплачешь. 

Вот за это, почти и не помня, ненавижу тебя, 
Ненавижу, сладкоголосый, выдранный с корнем,
На кого-то зачем-то обижен, 
Не пускаешь меня, не пускаешь,
Умереть и забыть не пускаешь, 
Не поёшь меня, не презираешь, 
Только жадно глазами читаешь. 

Это будет холодная осень. Тёплой осени больше не будет. 
Только я буду знать, эта проседь — обо мне. И меня не забудет. 

Да, когда я умру — ты заплачешь, поймёшь, каково расставаться. 
Только, взрослый и глупый мой мальчик, обещай и тогда — не сдаваться.

Еще неделю назад я глотала ядовитые слезы, мне казалось что его больше никогда не будет в моей жизни. Ни как друга, ни как кого-то еще. Вообще никак. А сегодня он обнимает меня на промерзлой улице, шепчет, уткнувшись в шею, что стоять бы вот так вечность.

Он мое прошлое, к нему вообще не следовало возвращаться. Я и не любила его никогда. Но что-то тянет друг к другу, как магнитом вопреки всему. И нет сил порвать эти нити, подобие наших отношений, состоящее целиком из контрастов, из странных, резких переходов от безразличия к одержимости, от холодного цинизма к трепетной нежности, от глухого молчания к бесконечному потоку невысказанных слов.

И это упоительное «Мы друг другу никто», и неизвестность, что будет завтра.

Я устала воскресать по воскресеньям, до последнего вздоха со рвением топить в тебе свои корабли.

Нам опять говорят о земном притяжении, словно все мы рабы Земли.

Боже, если ты придумал спасенье, то прошу, наконец спаси.

Вблизи вижу свет, но, к сожаленью, говорят, боги не ездят в такси.

Значит, не смог простить. Я устала разговаривать в стены, перемены внутри вершить.

Разрешаю меня крошить/крушить, а потом зашить.

Пустота не взрывает вены. Она просто точит ножи.

Расскажи мне, как можно жить, превратившись в настолько чужих?

Ну, а впрочем, молчи. Палачи не обязаны быть профи во лжи или с казненными навек дружить.

Я устала писать без ответа. Возвращаться — плохая примета? Тогда стоит нам сдать билеты.

Боже, скажи, где он? Или хотя бы скажи мне, где ты.

Господи, кому нужны эти жалкие «прости, прощай, я не хотел», когда сидишь и думаешь, сколько всего надо выпить, чтобы никогда не откачали...

Этот мальчик мог бы свести с ума любую, если бы захотел.
У него что ни день — то десятки лиц,голосов и тел.
Он не знает, что у всего есть свой предел
И живет, как последний раз, как будто бы завтра — расстрел.

Этот мальчик щелкнет пальцами и ты будешь у его ног,
Не пытайся бежать, за попытку к бегству могут выпустить пулю в лоб
Или в душу, тогда ты и вовсе труп,
И умирай всю жизнь потом, вспоминая вкус его губ.

Не дави на жалость, на него не действуют эти приемы,
Ты не первая, кто жалеет что с ним знакома,
Только выхода нет, закрыты вокзалы и аэродромы,
Ты не можешь вернуться домой, ты рядом с ним уже дома.

Он всегда слишком спокоен, как будто знает, что его ждет,
Он как будто просит кого-то: «Эй, ну пусть мне еще пару раз повезет,
И, обещаю, я соскачу».
Что у него на уме не понять ни по мимике, ни по голосу ни ученому, ни врачу,
Разве что прибору для чтения мыслей, но кажется, он и ему соврет.

Он не изменяет тем, кто ему близок, дело в том, что ты такою ему не стала.
Ты однажды приедешь к нему объясниться, расстаться; придешь, глотая слезы — ты слишком устала,
Ты однажды решишься на это, сколько можно страдать по бездушным придуркам?
Приедешь, откроешь своим ключом дверь. А там полная пепельница окурков,
Пустая бутылка и рядом осколки бокала — как будто в ярости кинул кто-то
И он спит, круги под глазами, обкусаны губы и на полу альбом с вашими фото.

Если ты потерял кого-то — не отчаивайся, слышишь? Потому что с тобой всегда, что бы ни случилось, останется один человек — Ты Сам. И пусть те, кто потерял тебя, расстраиваются, ведь ты сможешь увидеть себя в зеркале каждый день, свою улыбку, почувствовать запах духов или шампуня и отправиться навстречу новому дню. А жизнь — это большое путешествие. Тебя будут ждать новые люди и места, но ты не останешься одинок. Главное — не потерять себя. Помни это и будь счастлив.

А мы ведь могли быть красивой парой. Мы бы шли в обнимку, ты наклонялся и целовал меня в висок, а я бы смеялась и улыбалась прохожим, которые смотрели на нас с долей зависти. Ты бы шептал, что безумно любишь меня и больше никому не отдашь. А подружки говорили, что впервые видят меня такой счастливой, с безумно горящими и влюбленными глазами.
А мы ведь могли кататься на машине по ночному городу и громко слушать музыку. Я бы напевала Трофима и перестала раздражаться на светофорах, потому что за это время могу тебя поцеловать. И обязательно ругалась, если бы ты решил обогнать иномарку и вдавливал педаль газа в пол.
А мы ведь могли, словно дети надувать мыльные пузыри в ванной, дурачиться, корчить рожи и показывать язык, драться подушками, а потом заниматься любовью в гостиной.
Я бы научилась любить детей, исключила из своего лексикона слова, которые девушке необязательно произносить вслух и навсегда распрощалась с сигаретами. 
А мы ведь могли ездить на выходные к морю, загорать на раскаленном песке под южным солнцем и купаться в соленой воде. Отключить все телефоны и наслаждаться обществом друг друга. А по вечерам гулять по набережной, сидеть в уютных кафешках и пить твой любимый americano, наслаждаться живой музыкой и обязательно обойти все палатки с морскими безделушками.
Я бы научилась закрывать глаза на твоих постоянных девиц, непонятных друзей, твою работу, которая для тебя так много значит, и на то, что тебя постоянно не бывает дома. А еще я бы обязательно подружилась с твоей мамой и узнала у нее рецепт ее фирменного блюда.

А мы ведь могли, … но так и не стали…

Иногда так и тянет сказать: «Хватит меня любить, прекрати, 
Не делай из меня ответственную, черт возьми, 
Завязывай мне глаза и веди меня, веди, веди, 
Только молчи, что любишь - ради всего святого — молчи.

И не нужно ни ладонь в ладони, ни частых встреч, 
Меня больше не нужно настраивать и беречь, 
Наша игра, прости господи, не стоит свеч; 
Ну, за что ты на мое сердце, как самый последний и самый ужасный смерч?

Я пью спиртное, чтобы выговорить тебя из себя, 
Чтоб ты не бился пульсом, чтоб не говорил мне „моя, моя“
Я стою посреди улицы и прошу у неба дождя,
Понимая, что я не хочу, не хочу, не хочу тебе верить и доверять.

Не прошу ни твоей любви, ни твоей заботы, ни тебя самого. 
Я злая и нервная, мне не нужно вообще ничего, ничего, ничего - 
Поставь между нами, наконец, равно.

 В нас давно нет главного, боже, в нас же сплошное дно.

Перехватывает горло, и выталкиваю всхлип, застрявший, кажется, в грудной клетке. 
Никогда, никогда больше не позволять себе ассоциировать музыку с людьми.
Они оставляют, но песни остаются. 

Тех, кого мы простили, уже не хочется обнимать, и не хочется пахнуть теми, кто отпустил.